Голос народа – голос Бога

Любовь народная, как и вообще любовь, иррациональна. Она отвергает трезвый расчет и руководствуется скорее сердцем, чем рассудком. К примеру, Жанна д’Арк внесла лишь эмоциональный фон в борьбу французов против английских захватчиков. Ее военный вклад в изгнание оккупантов был ничтожен. Однако народ воспел именно ее, а не графа де Клермона, нанесшего решающее поражение англичанам в битве при Форминьи. По той же причине героем шотландских легенд стал Вильям Уоллес, а не граф Роберт Брюс – действительный освободитель страны от ига Англии. Мигель Идальго стал знаменем восставших мексиканцев, хотя независимость Мексики была добыта совсем другими людьми. Аналогичная история произошла и с Салаватом Юлаевым. Сразу же после поимки он стал символом борьбы башкирского народа за свои права и свободы, хотя в ходе пугачевщины, не говоря уже о башкирских восстаниях XVII­-XVIII вв., были предводители, превосходившие Салавата по своей исторической значимости. Но, как уже говорилось, народная любовь не приемлет расчетов. Причины пугачевщины

Пугачевщина, по выражению классика, была бессмысленным бунтом лишь в том смысле, что она не могла иметь реальных последствий, то есть, например, отмену крепостного права или принятие конституции. Но ведь восставшие не заглядывали далеко вперед. Ими руководило чувство справедливости, которое понималось как необходимость возмездия за свое попранное человеческое достоинство. Если крестьяне руководствовались целями отмщения своим владельцам, то казаки и башкиры ставили перед собой вполне осознанные задачи. Секретарь пугачевской военной коллегии Алексей Дубровский на допросе показывал: «Во всем возмущении и начатии дела состоят причиною яицкие казаки, которые, сообщась заедино думою с башкирцами, хотели отменить учиненную якобы им обиду от бояр...».
Расхищение своих земель башкиры рассматривали как нарушение главного условия своего подданства – нерушимости вотчинного права на землю.
Так как их многочисленные обращения к власти о защите своих привилегий были оставлены без внимания, они сохранили за собой право на выражение недовольства вплоть до вооруженного выступления против неправедной власти.
В отличие от предыдущих восстаний, они уже не ставили целью выход из состава России, но и относительно истинного происхождения Пугачева не заблуждались. После войны сотник Бала-­Катайской волости Упак Абзанов на допросе сказал: «Зная, что Пугачев из злейших разбойник, башкирские старшины повиновались ему, единственно льстясь лестным его обещанием, что он может возвратить в здешних местах заселившую землю и что господ никого не будет, а всякий сделается самовластным...» Таким образом, принимая участие в начавшемся восстании, башкиры надеялись возвратить свои отнятые земли. Эти вполне прозаические причины в народном сознании получили совершенно иное преломление. Тема божьего призыва

Русские авторы XIX века, писавшие, что называется, по горячим следам пугачевщины, когда были живы если не сами ее участники, то, по крайней мере, их дети, единодушно изображают Салавата не просто отважным воином, но даже подвижником Ислама и посланником Аллаха. Руф Игнатьев писал: «Это был батыр, посланник Аллаха и патриот, вроде какого­-нибудь Кази­муллы или Шамиля». Кази­мулла – это Гази-­Магомед (1795­-1832 гг.), первый имам Дагестана и Чечни; Шамиль – третий имам и мюрид Гази­-Магомеда. Сравнение с этими личностями говорит о многом. Филипп Нефедов дополняет картину следующими штрихами: 
«…Мысль об освобождении родины не давала ему покоя и звала на дело, манила на подвиг. Освободить родину! Сколько чарующего, обаятельного для многих умов в этой мысли; но выступить борцом за ее осуществление мог только поэт, каким был Салават. В своем религиозно-­поэтическом настроении он не раз слышал самого Бога, повелевавшего ему восстать на врагов и освободить родину. «Отец, я опять слышал голос Аллаха, – говорил Салават отцу, когда оба они уходили далеко в степь и оставались вдвоем. – Нельзя медлить… пора!» Руф Игнатьев в прозаической форме пересказал содержание одной песни, услышанной им у башкир: «Песня про славного батыра Салавата — самая грустная песня и для того, кто ее поет, и для того, кто ее слушает. Кажется, если бы кто умел все рассказать, как этого достоин Салават, то заплакали бы и небо, и земля, леса и реки стали бы издавать стоны. Плачь, человек, если у тебя есть сердце... Салавата хранила сила божия от всякого оружия неприятельского, чтобы видели люди, что он есть истинный посланник великого Аллаха и его пророка. Воины Салаватовы обогатились добычею, но сам Салават ничего не брал; он требовал, чтобы его воины в точности держали закон, исполняли намаз и уразу, не ели всего, воспрещенного законом, не пили вина». В конце концов, как поется в песне, Салават попал в заточение, где «все терпел с радостью, не показав малодушия, и умер в чужой стороне за веру и народ». Тема Божьего призыва и долга воина перед Богом проходит красной нитью через всю лирику воина-­поэта. Настоящий воин должен иметь храбрость следовать повелению Всевышнего и не раздумывая выступать в защиту родины.  Шаг в историю

Осенью 1774 года поражение пугачевщины стало очевидным. Екатерина II и ее министры делали все возможное, чтобы перетянуть на свою сторону восставших башкир. Начальник секретной комиссии генерал Павел Потемкин, смешивая лесть с угрозами, стыдил их: 
«...Не гнусно ли для славного башкирского войска с разбойником и сущим злодеем Пугачевым иметь сообщение...» В итоге был придуман способ легализации большинства башкирских командиров. В Уфимской провинции назревал голод. Поэтому им было предложено заняться доставкой продовольствия для русского населения, отрезанного от всех коммуникаций бушующим восстанием, и взять его под свою охрану. Получалось, что бывшие бунтовщики уже были не бунтовщики, а правительственные агенты, занимающиеся вопросами снабжения. На предложение Екатерины откликнулись все знаменитые предводители – Каранай Муратов, Каскын Самаров, Муйнак Сулейманов, Юлай Азналин – все, кроме Салавата. Он продолжал вести боевые действия против отряда подполковника Рылеева. Через месяц Салават был схвачен. Как показало следствие, он и его ближайшие соратники дали клятву, «чтоб им до самой их погибели находиться в беспокойствии и не покоряться».
Таким образом, высокий моральный дух, яркий поэтический дар, искусство воина и, наконец, ореол мученика, который один пострадал за весь народ, превратили Салавата в героя народных песен и былин еще при его жизни. Позднее он стал олицетворением всех вождей предыдущих башкирских восстаний. В его образе слились забытые под толщей времени герои башкирского народа: Сары­Мерген, Сеид Джафар, Алдар, Кучум, Кильмяк, Карасакал. Салават стал символом многовековой борьбы башкирского народа за свою свободу. Он стал национальным героем Башкортостана.

Источник