Жили, говорят, в старину два хана — Турахан и Янебахан. В соседстве жили, в шестидесяти верстах пути друг от друга.

Однажды жеребец Турахана громко заржал. В это же время кобылы Янебахана выкинули жеребят. Не будет, значит, приплода. Янебахан послал соседу обвинение: так, мол, и так, из-за громкого ржания твоего жеребца мои кобылы повыкидали приплод. Удивился Турахан: «Как это кобылы повыкидали приплод из-за ржания жеребца в шес­тидесяти верстах от них?».

Собрал Турахан свой народ и свое войско, спраши­вает, какой тут можно послать ответ. А народ и войско руками разводят, не знают, что и сказать. Но один старик сказал:

—  Есть у меня шелудивый парнишка, Таз*. Он при стаде остался. Может, он знает.

—  Ну-ка, приведите этого шелудивого парнишку! — кричит хан.

Послали мальчишку за Тазом. Он пас стадо за рекой.

—  Айда, Таз-агай, — говорит мальчишка, — тебя хан зовет.

Ладно, идут они. Таз нес свои сапоги, перекинув через плечо, а когда дошли до реки, обулся.

—  Бэй-бэй*, агай! Почему ты посуху шел босиком, а в реку идешь обутый? — спрашивает его спутник.

—  Боюсь ногами камни пропороть,— отвечает Таз. Пришли к хану, а вокруг полным-полно народу. Хан спрашивает:

—  Так и так. Таз, можешь ли ты дать ответ?

—  Могу, — говорит Таз. — Дай мне для этого шесть­десят моих сверстников.

Собрали шестьдесят сверстников Таза.

—  Дай всем по сабле.

Дал хан всем по сабле.

—  Дай упрямого быка. Привели упрямого быка.

—  Дай еще старого козла. Нашли и старого козла.

Получил все это Таз и отправился в ханство Я неба-хана, велев сверстникам показывать свое уменье — кому петь, кому плясать, кому на курае играть.

Идут они так, а Янебахан, оказывается, сидел на чер­даке и увидел их вдалеке.

—  Много странных людей сюда идет. Не воевать ли идут? — обеспокоился хан и послал навстречу своих солдат.

—  Вы по какому делу идете? Не воевать ли? — спра­шивают солдаты.

—  Нет, мы вышли погулять-повеселиться, — отвечают Таз и его спутники, а сами убивают всех попавшихся под руку собак. Кинулись к ним две собаки Янебахана — их тоже принялись лупить.

—  Погодите, погодите! — кричит хан. — Вы за что собак убиваете?

—  За то, — отвечает Таз, — что на мое стадо напали волки и передушили овец, а ваши собаки не залаяли, не отпугнули волков.

—  Ай, глупец! — говорит хан. — Откуда им было знать, что в шестидесяти верстах от них волки душат овец?

—  Эй, мудрый хан, с чего же в таком случае ты взял, что кобылы выкинули жеребят из-за ржания же­ребца Турахана, который был в шестидесяти верстах от них? — отвечает Таз.

Призадумался хан, потом спрашивает:

—  Нет ли среди вас мудреца помудрей?

—  Как не быть, есть! Вот он никого не признает, своим умом живет.

И Таз вытаскивает вперед упирающегося быка.

—  Да какой же это мудрец! — говорит хан. — Я спра­шиваю, нет ли седобородого.

—  Есть и седобородый!

И Таз выставляет старого козла.

—  Ладно, — говорит хан. — Цена каждого твоего сло­ва — один алтын. Пусть отныне зовут тебя Ерэнсэ-сэсэном.

Так пастух Таз стал Ерэнсэ-сэсэном и вернулся в свое ханство, получив за каждое слово один алтын.

—  Ну как, дал ответ? — спрашивает его Турахан.

—  Дал.

—  Коли так, будешь у меня за сына. Вот тебе добрый конь, вот хорошая одежда. Поезжай, присмотри себе не­весту.

Оседлал Ерэнсэ-сэсэн коня и поехал искать невесту. Догнал в пути одного старика. Ехали они молча, ехали, и егет* не выдержал.

—  Давай, — говорит, — бабай*, время скоротаем, а то оно больно долго тянется.

—  Ай, глупец! — отвечает старик. — Разве долгое время может стать коротким?

Едут они дальше, и опять Ерэнсэ-сэсэн говорит:

—  Давай, бабай, из земли сделаем котел.

—  Ай, глупец! — отвечает старик. — Где это видано, чтобы земля в казанок превратилась?

Подъехали они к дорожной развилке: одна дорога ведет прямо, другая — в объезд.

—  Как, бабай, поедешь: эта дорога прямая, но... извилистая, а эта извилистая, но... прямая...

Тут уж совсем рассердился старик. — Ай, глупец! — говорит. — Разве прямая дорога мо­жет быть извилистой?!

Поехал старик прямо, а егет — в объезд. Подъез­жает Ерэнсэ-сэсэн к аулу и видит: ходит по крайнему двору красивая девушка. Корову, должно быть, соби­рается подоить.

—  Эй, сестрица, проголодался я в пути, не накор­мишь ли меня? — спрашивает егет.

—  Нет, — отвечает девушка, — отец с матерью зару­гают.

—  Совсем я обессилел, накорми уж, пожалуйста! — просит егет.

—  Ладно, коли так...

Завела его в дом, налила похлебки. Встарь пшенную похлебку варили с клецками. Сидит девушка, смотрит, как егет ест. Сначала Ерэнсэ-сэсэн отправил в рот сразу пять клецок, во второй раз — три клецки, в третий — две, а потом — одну.

—  Дом у вас крепкий, бревна толстые. Интересно, поскольку бревен за раз привозили? — спрашивает он, наевшись.

Девушка-то видела, как он ел, вот и отвечает:

—  Пока лошадь была худая, по пять бревен возила, потом — по три, а когда ее откормили, еле-еле по одному таскала.

«Ладно», — думает Ерэнсэ-сэсэн и говорит:

—  Печка в этом доме красивая, да труба кривовата.А на самом деле приметил он, что нос у девушки — с маленькой горбинкой.

—  Труба кривовата, зато тяга хорошая, — отвечает девушка.

Отправился Ерэнсэ-сэсэн проситься на ночлег в другой дом. А тут и давешний старик подъехал. Оказался он отцом той девушки.

Решил егет высватать девушку, послал свата. Прихо­дит сват: так, мол, и так, приехал один егет, сватом меня послал. А старик, узнав, кто сватается, руками замахал:

—  Нет, нет, не надо такого, знаю я его — недоумок он. Ехали мы вместе, а он и говорит: «Давай, бабай, время скоротаем, а то оно больно долго тянется». Разве долгое время может стать коротким?

—  А ты, отец, когда ехали, молчал? — спрашивает девушка.

—  Молчал.

—  Выходит, он хотел завязать разговор, скоротать время беседой.

— Ладно, пускай будет так. Едем дальше, а он го­ворит: «Давай, бабай, из земли сделаем котел».

—  Очень просто. Он хотел испечь тетерку в ямке под костром.

—  Ладно. Но когда подъехали к развилке, он спро­сил: «Как, бабай, поедешь? Эта дорога прямая, но изви­листая, а эта извилистая, но прямая. Зачем ехать в объезд, коли есть прямая дорога?

—  Так ведь он раньше тебя приехал? Ты выбрал неудобную дорогу. Не зря люди объездную проложили... Выходит, умный он егет. Хоть отдашь, хоть не отдашь, я выйду замуж за него, — говорит девушка.

Растерялся старик, но все еще гнет свое.

—  Пусть, — говорит, — пришлет мне шесть кобылиц, и, главное, чтобы все они были пегие, все одной стати, ничем друг от дружки не отличались.

—  Да где же он возьмет шесть кобылиц, и, главное, одной масти, одной стати? — опечалился сват. Но делать нечего, вернулся к егету и слово в слово передал, чего требует старик.

—  Э, не печалься из-за этого, агай! — говорит Ерэнсэ-сэсэн. — Принеси-ка мне лучинку.

Тот принес. Егет ровненько разрезал лучинку на шесть одинаковых частей и опять послал свата к ста­рику, научив, что сказать.

—  Уф, вот глупец так глупец — говорит старик. Разве это я просил?

—  Ты сказал: «Главное, чтобы ничем друг от дружки не отличались». Главное условие выполнено, а уж из-за мелочей не стоит спорить, — говорит сват.

Старику деваться некуда. Сговорились.

Вернулся Ерэнсэ-сэсэн к хану, рассказал, что и как.

—  Что ж! — говорит хан. — Только я сам тоже ум снохи испытаю. Пусть-ка она сошьет мне калоши из камня.

Снохой, значит, он ту девушку назвал. Возвращается гонец с ответом девушки: «Я сошью калоши из камня, ежели хан напрядет ниток из песка»⁴.

—  Хорошо, — говорит хан, — может, оказывается, до­стойно ответить. Теперь отведите к ней быка и скажите, что я приеду к ней в гости. Пусть сделает так, чтобы к моему приезду бык отелился.

Загоревал отец девушки, когда привели к ним быка:

—  Ай-яй-яй! Да разве ж бык отелится?

—  Не горюй, отец, — говорит девушка, — иди, зарежь быка, мясо у тебя будет.

Заставила зарезать быка, а потом велела отцу натя­нуть за воротами полог и забраться под него. Вот едет хан, а девушка возле полога мечется, будто бы места себе не найдет.

—  Ах,— кричит, — скорей бы отец разродился маль­чиком!

Услышал хан ее слова.

—  Эй, — говорит, — неразумная, где это видано, чтобы отцы рожали?

— А где, мудрый хан, видано, чтобы быки телились? Нашла ведь ответ! Повернул хан коня и ускакал до­мой.

После этого увез егет девушку, и стали они жить-по­живать самостоятельно. По-прежнему Ерэнсэ-сэсэну за каждое слово давали алтын. И загордился он, хвас­тался:

—  Вот какой я мужчина — за каждое слово полу­чаю алтын!

А жена говорит:

—  Нет, еще не мужчина ты, а недоросль. Зрелый муж­чина тот, у кого шерсть на груди растет.

Ладно. Пошел Ерэнсэ на охоту и встретился с охот­ником в годах. Выстрелили они в одного зайца.

—  Я его застрелил, — говорит один.

—  Нет, я застрелил, — говорит другой.

—  Ах ты, такой-сякой! — рассердился пожилой охотник. — Только-только из материнской утробы вылез, а хочешь  взять верх надо мной?

Скрутил егету руки и повел его к себе домой, грозит там с ним разделаться. Придя домой, посадил его на крыльцо, а сам сел обедать. Пока ел — вспотел и ворот расстегнул, грудь распахнул. Увидел егет его грудь и рассмеялся.

Вскочил охотник с места.

—  Ах ты, такой-сякой! Я собирался застрелить тебя после обеда, а ты смеяться надо мной вздумал?

—  Что ты, что ты! — отвечает Ерэнсэ-сэсэн. — Я над словами жены смеюсь. Я сказал ей: «Вот какой я муж­чина: за каждое слово получаю алтын». А она: «Нет, еще не мужчина ты, не дозрел. Зрелый мужчина тот, у кого шерсть на груди растет». Вот над этим смеюсь, агай, только над этим.

—  Хорошая, оказывается, у тебя жена, умная, — гово­рит охотник. — Ладно, ради жены прощаю тебя, иди домой.

Приходит егет домой, а в это время его братишку казнить собрались, к виселице потащили. Братишка тоже был охоч на зайца ходить, на охоте произошел скандал, из-за этого, оказывается, и решил его казнить.

—  Ты обедать не садись, сейчас твоего братишку убьют, хотят его повесить, беги скорей туда, — говорит Ерэнсэ-сэсэну жена.

Тут уж не до обеда, побежал.

—  Постойте, — кричит, — постойте! За что вы его хо­тите казнить?

—  За вранье, — отвечают палачи. — Он говорит, что его стрела через ногу попала в ухо зайца. Так не может быть, а он на своем стоит, поэтому и решили его казнить.

—  Разве может стрела через ногу попасть в ухо? — шумят вокруг.

—  Может, — говорит Ерэнсэ. — Я сам это видел. Заяц как раз ухо ногой чесал, когда он выстрелил. Стрела пробила ногу и попала в ухо.

Так Ерэнсэ-сэсэн спас братишку от смерти. И до сих пор, говорят, они живы-здоровы.

Башкирское народное творчество. Том V. Бытовые сказки. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1990. — 496 с. Составитель А.М. Сулейманов.